Зимние хроники «русской Амазонки»: как ловят соболя на Бикине

Зимние хроники «русской Амазонки»: как ловят соболя на Бикине.

Обшитую новеньким сайдингом стену визит-центра молодого национального парка "Бикин" в Красном Яре украшает бросающийся в глаза внушительных размеров баннер с сочным таежным пейзажем. Поверх принта с живописной рекой, продирающейся сквозь могучие таежные стены деревьев, издалека читается девиз нацпарка: "Сохраняя традиции, сохраняем природу".

Бикинская природа с ходу снимает у приезжего любые вопросы в необходимости своего сохранения. В любую осень здесь не протолкнуться от японцев, вдохновленных оскароносным фильмом своего соотечественника Акиры Куросавы о Владимире Арсеньеве и его легендарном проводнике Дерсу Узала. Они едут сюда, что воочию увидеть воспетую режиссером уссурийскую тайгу и живущих в ее дебрях потомков известного гольда. Именно им, удэгейцам и нанайцам, эта могучая тайга обязана своей сохранностью. Их рациональный подход, основанный на принципе "не бери у природы больше, чем тебе нужно", их отношение к тайге как к родному дому и решительная готовность защищать ее от любых корыстных нападок стали залогом сохранения уникального природного комплекса, ценность которого признана на мировом уровне. Слава Бикина — "русской Амазонки" — в век технологий проникла далеко за пределы Приморья и России, и сезон за сезоном едут сюда начитавшиеся о ней в интернетах то француженка на велосипеде (чтобы, доехав, выйти замуж за удэгейца, родить двух сыновей и несколько лет жить в глухой тайге), то поляк автостопом, то какой-нибудь другой заморский натуралист-путешественник бог знает, как еще.

Каждый из добравшихся сюда путешественников сразу убеждается в том, что слава Бикина никакая не дутая, что нет в ней никакого обмана. Вот они, могучие густые леса, тянутся на миллион гектар вдоль реки и ее проток, уходя далеко за горизонт, в какую сторону не посмотри. Одной единственной поездки на удэгейской лодке-бате будет достаточно, чтобы без памяти влюбиться в девственные леса "русской Амазонки", чтобы навсегда сохранить их в укромном уголке сердца.

Чуть больше года назад мне посчастливилось попасть на Бикин золотой приморской осенью. С тех пор нет для меня в Приморье места более дорогого и притягательного. И как только появился малейший шанс оказаться в нем снова, я схватился за него как за спасительную соломинку. И отправился на очередное свидание с Бикином зимой, чтобы посмотреть на то самое традиционное природопользование бикинского народа в главное для него время в году — сезон охоты и промысла.

Путь в тайгу

Середина января на Бикине — время лютых сорокаградусных морозов и стремящейся к размеренности сельской жизни. Уже отгрохотал раскатистым эхом разнокалиберных выстрелов сезон активной мясной охоты на зверя, уже пополнены дикой изюбрятиной и кабаниной запасы местных домохозяйств, уже вернулись из тайги после двухмесячного отсутствия мужчины-охотники. Красный Яр и соседние села неспешно отходят от новогодних праздников. Выполнившие до нового года "план по мясу" охотники переходят на подледную рыбалку, чтобы закрыть его и по рыбе, не выполнившие — отправляются довыполнять. Возвращаются в тайгу и соболевщики.

Морозным утром 16 января надежно упакованный в заботливо выданную дирекцией национального парка зимнюю униформу (моя одежда была признана ненадежной и подлежащей немедленной замене) я уже трясся в железных санях, увлекаемых стареньким снегоходом в тайгу по хорошо пробитому бураннику, начинающемуся от окраины села.

Ради моего комфорта и сохранности, эти самые сани предварительно снабдили стареньким автомобильным креслом. Такими удобствами, например, не могли похвастаться пассажиры других снегоходных саней, выехавших на территорию нацпарка вместе с нами. Они отправлялись в тайгу, сидя поверх канистр с топливом, мешков с продуктами и прочего груза, который обычно берут с собой в лес, когда отправляются туда надолго. В нашем отряде такие были. Например, несколько специалистов нацпарка отправились нести месячную вахту в Улунгу (Охотничий), а это порядка 200 км от Красного Яра. Еще одна группа убывала со служебным заданием еще дальше — в урочище Хомякова в верховьях Бикина. Задачи для обеих групп поставили одинаковые — обустройство бараков, охрана территории, пресечение незаконной охоты.

Группа, к которой прикрепили меня, едет на территорию с другой целью. Главный научный сотрудник нацпарка Владимир Попов в связке со специалистом Амурского филиала Всемирного фонда дикой природы Алексеем Костырей, отправился на охраняемую территорию с целью существенно расширить сеть фотоловушек для фотомониторинга амурского тигра, чтобы взять под наблюдение еще не охваченные им огромные территории ключевых местообитаний редкой полосатой кошки (подробнее об этой работе я расскажу в следующем материале).

Боевое задание моего проводника (он и везет меня сегодня на своем стареньком "Буране") удэгейского охотника Алексея Геонка — принять и разместить заезжего журналиста в своем охотничьем бараке, и, по возможности, посвятить в тайны ловли соболя. В последнем Алексей большой специалист.

Час езды по ухабистому бураннику на правом берегу Бикина — и наш отряд паркуется у главного и пока единственного нацпарковского кордона со звучным названием Тахало. В этом месте над рекой нависает автомобильный мост, возведенный в ходе строительства федеральной автотрассы "Хабаровск-Находка".

Собственно, этот мост является "воротами" в национальный парк — он разделяет реку на "парк" и "не парк". По этой причине здесь и поставлен инспекторский кордон.

Два инспектора (а в "горячий" сезон рыбалки — три) в круглосуточном режиме следят за тем, чтобы ни одна живая душа или лодка ее несущая не проникли в нацпарк без наличия соответствующего разрешения. Разрешения на посещение парка за установленную дирекцией плату оформляют в визит-центре в Красном Яре, в главном офисе нацпарка в Лучегорске и здесь, на кордоне.

Оформляющий мой проезд на заповедную территорию госинспектор Алексей ездит сюда на пятнадцатисуточную вахту из Уссурийска, а его напарник — из поселка Восток.

Чуть отогревшись, прощаемся с обитателями кордона и отправляемся дальше уже по замерзшей реке.

Еще час пути и новая остановка.

— Святое для нас место — скала Сивантай. По-вашему — "богомолка", — говорит мой проводник, указывая на маленький деревянный домик, покоящийся на выступе нависшего над рекой каменного утеса.

Алексей рассказывает, что у удэгейцев принято останавливаться у этой скалы, чтобы угостить духа, который в ней живет. Угощают духа по-разному: кто хлебом, кто конфетой, кто спиртом. Спирт можно налить в рюмку, которая стоит в миниатюрном домике, или полить им саму скалу. Принимает Сивантай и сигареты. Угощая скалу, удэгейцы просят у живущего в ней духа удачи на промысле. Проникнувшись рассказом, незаметно достаю пару сигарет и втыкаю их в сугроб под скалой – на удачу. Она мне пригодится.

Едем дальше и еще через час наш караван распадается: три снегохода уходят в сторону Улунги и Хомяков, два — на базу "Ульма" или, как ее еще называют местные, "японскую базу". Мы же отправляемся к базовому бараку моего проводника, куда прибываем уже затемно.

Второй дом удэгейца

Главный охотничий барак Алексея построен на высоком берегу Бикина чуть выше Ульмы по течению. Рядом с самим бараком находится обязательный элемент таежного зодчества — лабаз на высоких ножках, в котором хранится все самое ценное имущество охотника: хозинвентарь, инструменты, охотничьи и рыболовные снасти, продукты. Чуть поодаль от барака стоит свежесрубленная баня, на небольшом удалении — уличный туалет.

— Это мой второй дом. Тайгу я имею в виду. Не знаю, где провожу больше времени – здесь или в деревне. Наверное, здесь, — заводит разговор Алексей, растапливая железную печку в холодном бараке.

Алексею 43 года. Он потомственный охотник и представитель одного из "якорных" родов бикинской группировки удэгейцев — коренного малочисленного народа Дальнего Востока. Вместе с предками родов Канчуга, Суляндзига, Суанка, Амулинка, Аянка, Сундига и других, его праотцы, согласно местной легенде, перевалив Сихотэ-Алинь, когда-то пришли на Бикин с морского побережья и поселились на его берегах, чтобы брать у тайги и реки все нужное для комфортной и сытной жизни.

— В тайге я с раннего детства, где-то с 7 лет отец начал брать с собой в лодку на рыбалку, ездили на участок. Потом вместе с дядей начали брать меня на охоту. Рассказывали, учили всему: как стрелять, как читать следы зверей, ставить капканы. Наблюдая за ними, я всему и научился в тайге. Позже так же и брата учили, а теперь он своего сына всему учит, — рассказывает Алексей.

Охотничий участок огромных даже по местным меркам размеров достался Алексею от дяди после его трагической гибели от лап медведя несколько лет назад.

Родовое угодье Алексея Геонка простираются от той самой скалы Сивантай до границы с Красноармейским районом между устьями рек Кленовки (Бачихеза) и Ферестинка (Малая Бачихеза). По соседству на промысловом участке покойного отца, охотится младший брат Алексея Владимир.

Братья не делят участки на "мой-твой" и осваивают их вместе – так проще и надежнее. Есть в родственном тандеме условное разделение обязанностей: вся "мясная" охота — на Владимире, Алексей же больше занимается обустройством территории и соболевкой. Всем добытым Алексей и Владимир делятся по-братски.

С созданием в бассейне Бикина уникальной по российским меркам особо охраняемой природной территории — национального парка "Бикин" — многие местные охотники стали ее сотрудниками. Алексей занимает должность специалиста. Он считает, что удэгейцы от создания парка только выиграли.

Основная обязанность специалиста нацпарка — охрана территории от нежеланных гостей — браконьеров. Причем охраняет охотник, прежде всего, свой родовой участок — кусок тайги, закрепленный за его семьей для охоты и промысла. Установленный с созданием нацпарка природоохранный режим дает хозяину участка законное право единолично пользоваться своими угодьями и оберегать их от посторонних, с чем до этого здесь было непросто.

Немало проблем местному населению доставляли залетные охотники.

— Раньше, кто угодно мог на твоем участке охотиться, тебя даже не спрашивали, — рассказывает Алексей. — Прилетают на вертолете, заезжают в твой барак как в свой, пьянствуют несколько дней. Потом пойдут и зверя застрелят. Разделают и улетят на вертолете, барак загадят, продукты съедят. Года три назад было. На участок нашего охотника, пока его не было, заехали какие-то непонятные люди, в бараке поселились. Убили изюбря, привезли к бараку на лодке, стоят, разделывают. Тут он неожиданно на лодке подъезжает. Спрашивает: где быка убили? Они ему отвечают: там-то и там-то. Он понимает, что на его участке. Говорит им: зачем вы на моем участке зверя убили. А они ему: да пошел ты, какой это твой участок. Тот не удержался, схватил ружье и прострелил им мотор на лодке. Говорит: еще раз увижу, стрелять буду уже по вам. Чтобы к вечеру вас тут уже не было! Уехал. Те умные оказались, уехали и мясо оставили. Не все такие понятливые, да и оружие у них тоже при себе. Много таких конфликтов было. Сейчас спокойнее стало, теперь здесь охотиться можем только мы.

За интересной беседой незаметно подкрадывается ночь. Решаем, что пора на боковую.

— Утром поедем по путику (охотничья тропа), будем пойманного соболя искать, — анонсирует планы на завтра мой проводник.

Засыпаю с надеждой, что найдем хотя бы одного. Мой проводник надеется на большее, ведь соболь – это его главный заработок. Как и большинства охотников Бикина. Неспроста по количеству пойманных соболей здесь оценивается успешность любого сезона охоты.

Фарт охотничий и репортерский

Следующее утро началось для меня с неожиданного открытия.

Поверхностный экскурс в историю соболевания в Приморье, совершенный перед командировкой, рисовал в моем воображении картину с хитроумными самодельными ловушками-давилками и петлями, расставленными по путику. Я допускал, что стану участником или хотя бы свидетелем стремительной погони с последующим "выкуриванием" пушистого зверька из-под дерева, у которого оборвется его снежный след. Такие методы промысла широко применялись на Бикине с начала XX века, когда его аборигены начали целенаправленно соболевать ради заработка на пушнине.

Пока прогревается снегоход, не без гордости демонстрирую Алексею свою осведомленность о том, как они, удэгейцы, соболей ловят. Как на духу выдаю заученные названия удэгейских промысловых приспособлений, рассказываю про сетчатый рукавчик "нюхе адили", что ставится у дупла, в которое нырнул загнанный охотником соболь...

Алексей с интересом слушает, а когда мой словесный запас по теме иссякает, безжалостно возвращает заезжего мечтателя с небес на землю.

— Так уже давно никто не ловит, все перешли на капканы. Сегодня увидишь, у меня их там 30 штук стоит, — говорит проводник.

— Ну капканы, так капканы..., — соглашаюсь я. А разве у меня есть выбор?

Оседлав снегоход, пересекаем реку, чтобы "нырнуть" на выбранный для показа соболиного промысла путик на противоположном берегу. Он пролегает по ранее пробитому Алексеем бураннику, уходящему вглубь его охотничьих угодий в направлении устья речки Ферестинка.

Недавний снегопад порядком присыпал набитую снегоходную трассу, но мой проводник умело читает ее, направляя свой "Буран" по хитроумной извилистой траектории между кустов и деревьев. Спустя некоторое время буранник упирается в стоящий посреди леса дом. Это еще один барак Алексея — второй из четырех.

— Здесь я редко останавливаюсь — только если сильно устану или погода испортится, — рассказывает мой проводник.

В бараке, как и принято, есть сухие дрова и продукты. Неподалеку начинаются еще несколько соболиных путиков с капканами, правда, все они пешеходные. На них Алексей выходит раз в две недели, нацепив на ноги камусные лыжи. Такие лыжи на заказ делают местные умельцы. Это замечательное изобретение удэгейцев отлично приспособлено для передвижения по гористой и лесной местности. Сами лыжи делают из древесины трескуна амурского, за неимением последнего на лыжи идут дуб или береза. После придания формы и нужного изгиба, лыжа подбивается камусом — частью шкуры с голени изюбря, где растут самые жесткие волоски. Правильно изготовленные камусные лыжи позволяют охотнику быстро передвигаться по заснеженным таежным просторам и спокойно подниматься в гору, не боясь скатиться вниз.

Едем дальше. Еще пару минут пути и новая остановка. В двух метрах от буранника под деревом установлен капкан. Предвкушая близкую репортерскую удачу, привожу фототехнику в боевое положение, в два прыжка подлетаю к указанному месту и… обнаруживаю, что капкан пуст, хоть и расторожен. По версии Алексея, стараниями мелкого грызуна. Нетронутым висит над захлопнутым смертоносным механизмом замерзший кусок мяса, в исходном положении покоится "журавлик" — палка с противовесом, поднимающая капкан с пойманным зверьком над землей, чтобы уберечь его от поедания сородичами или грызунами поменьше до прихода охотника.

Заметив мое расстройство, Алексей успокаивает: не все потеряно, капканов на путике еще много. Он заново настораживает капкан, стряхивает снег с приманки и мы отправляемся дальше.

Следующий капкан тоже пуст, но, в отличии от первого, находится в боевом положении.

— Соболь близко ходил, но в капкан не полез, — вздыхает Алексей, указывая на мелкие вмятины на снегу в паре метров от ловушки. — Совсем свежий след, сегодня ходил.

Глотаем по чашке чая из термоса и мчимся дальше по пока нефартовому путику, вихляющему по бескрайним таежным просторам. Очередной капкан — и снова пусто, потом еще и еще...

После десятой по счету пустой ловушки, в душу невольно крадутся сомнения, что сегодняшняя вылазка дарует мне самый желанный кадр — пойманного удэгейцем соболя. Невольно вспоминаю скалу Сивантай и кляну себя за то, что так скудно ее угостил.

На белоснежном снегу то тут, то там мелькают знакомые соболиные следы. Жаль, что по таким сугробам (до метра) мой проводник ни за что не согласится преследовать оставившего их пушистого грызуна с ценным мехом.

Совсем скоро становится не до мрачных мыслей: буранник уходит в кустарниковую чащу, и нужно все время быть начеку, чтобы успеть увернуться от вылетающих из ниоткуда коварных веток. Секундная расслабленность в этом деле равна пропущенному удару по носу, щеке, или, не дай бог, глазу. Алексей уже ведет "Буран" стоя, уклоняясь от выскакивающих веток со сноровкой хорошего боксера. Пропустив пару болезненных ударов, присоединяюсь к этим стоячим танцам на несущемся по тайге снегоходе.

Приближается вечер, и мы решаем ехать обратно в базовый барак. Усталость берет свое, и уже не до капканов, растороженных и взведенных, больших и маленьких, с потоптанными и нетронутыми сугробами поблизости. Я желаю скорее попасть в тепло и уют, чтобы залить свое репортерское горе кружкой горячего чая. В утешение мне уже обещан соболь, которого вчера снял с капкана брат Алексея. Так что без картинки уже не уеду.

Очередная остановка не таит в себе ничего необычного.

— Вадим! А посмотри-ка вон туда, — глаза моего проводника лукаво улыбаются.

В нескольких метрах от нас на "журавлике" раскачивается капкан с припорошенным снежком соболем. Забыв про усталость, бросаюсь к трофею и трачу на него все остатки разряженной на морозе батарейки фотоаппарата.

— Вот он, мой фарт, — с гордостью сообщает мой проводник, снимая окоченевшую тушку со счастливого капкана.

— Не только твой, — улыбаюсь я. — И мой тоже.

В барак возвращаемся затемно: замерзшие, голодные, но довольные. Главный трофей сразу же отправляется на крючок над печкой — оттаивать.

После разморозки Алексей умело снимет со зверька шкурку, высушит ее на специальном приспособлении — деревянной распорке "пялке", а по возвращении в Красный Яр продаст скупщику.

Стоимость соболиной шкурки зависит от ее размера, целостности и цвета. Самым дорогим считается мех "седого" соболя — за такую шкурку можно выручить 6-8 тысяч рублей. Наименьшую цену дают за зверька с рыжим мехом.

Пойманный сегодня самец, по оценке Алексея, потянет на 3-4 тысячи рублей.

Чай пьем в тишине, утомительная поездка отбила желание говорить. За окошком барака готовится разгуляться вьюга, а значит запланированный на завтра маршрут по фотоловушкам придется преодолевать по свежевыпавшему снежку. Будем снимать с фотокапканов зверя покрупнее — амурского тигра. Как выяснится позже, не одного.

Источник: https://primamedia.ru/news/668484/