ВЕСНА ИДЁТ, ВЕСНЕ - ДОРОГУ!

С Татьяной Сергеевной Вшивковой – Ph.D., старшим научным сотрудником Лаборатории пресноводной гидробиологии Биолого-почвенного института ДВО РАН, мы побеседовали после встречи научной общественности с кандидатом на пост председателя ДВО РАН академиком В.И. Сергиенко. Её неожиданное эмоциональное выступление в поддержку молодых учёных, пытающихся защитить земли Академгородка, вызвало у некоторых удивление и недоумение. В нашем разговоре она объяснила причину своей взволнованности:
– Во-первых, если бы Валентин Иванович в ответ на сообщение молодых учёных о проблемах с землёй Академгородка предложил встретиться и обсудить эту тему – никакого моего «страстного» выступления не последовало бы, просто очень серьёзный разговор был бы продолжен в более подобающей обстановке, со специалистами, которые, вероятно, смогли бы объяснить, что же происходит с землями Академгородка, которые сужаются с каждым днём, уступая места непонятным частным застройщикам, собирающимся возводить либо коттеджи, либо элитные многоэтажки, чуть ли не в 10−20 метрах от стен институтов ДВО РАН. Я посвящена в эту проблему, потому что, являясь зам. председателя Координационного Совета по проблемам экологии Приморского края, членом ОЭС по экологической безопасности Приморского края, и активистом ОНФ, вместе с коллегами, рассматриваю вопросы вырубки городских лесов, в частности, на землях ДВО РАН. Разбирая поступающую информацию я столкнулась с примерами «беспредельных решений» (от слова «беспредел») – как со стороны Департамента земельных отношений Приморского края, администрации г. Владивостока, так и со стороны руководства ДВО РАН, которые можно квалифицировать как очень серьёзные нарушения (и это даже не моё мнение, я всё-таки не специалист в земельных отношениях – это мнение серьёзных экспертов, юристов, которые занимаются «нашим» вопросом). Этот вопрос у молодёжи ДВО РАН возник «не вчера», тема периодично обсуждалась в советах молодых учёных на протяжении последних лет; инициативная группа «Территория Науки», которую представили девушки на собрании, ещё в апреле 2016 г. встречалась с В.И. Сергиенко. И он им сказал, «что это чиновники самовольно распоряжаются, а его «не слышат». И он заверил их, что готов помогать в восстановлении справедливости, поблагодарил за неравнодушие, обещал «во всем разобраться».
КСПЭПК и Приморское отделение ОНФ неоднократно проводили встречи по данной проблеме, было и специальное заседание Общественного экспертного совета по экобезопасности (экспертный совет при Губернаторе). На эти встречи приглашались представители Президиума РАН, ФАНО, отправлялось приглашение и на имя В.И. Сергиенко. Но лишь дважды на встречах (30 августа 2016 г. – в ОНФ и 9 февраля 2017 г. – на заседании КСПЭПК) присутствовали представители от ДВО РАН и ФАНО. На последнем заседании в феврале А.А. Куркина (присутствовал и Г.А. Дондюк), попыталась объяснить ситуацию с академической землёй, представила обращения в Общественную Палату и ЗАКС (написанные, кстати от 8 и 9 февраля 2017 г. – поздновато что-то кинулись), но не убедила никого, в том, что руководство ДВО РАН «белое и пушистое» в данном вопросе. Вы можете посмотреть протокол заседания КСПЭПК на сайте: http://east-eco.com/node/3337, а также http://east-eco.com/node/3362, http://east-eco.com/node/3354, и вот ещё http://east-eco.com/node/3338 (с приложением обращения молодых учёных в ФАНО и РАН).
А земли «растаскиваются» ежедневно. Перекупщики уже даже не боятся публиковать в Интернете объявления о продаже участков вокруг ДВО РАН. Поэтому видя, что застройщики залезают даже в районы потенциальных санитарных зон институтов, молодые учёные и пошли «горой» на защиту земель Академии. И Валентин Иванович, вместо того, чтобы похвалить молодежь за неравнодушие, поддержать их, занял сегодня позицию «не хочу ничего слушать». А когда ещё говорить о проблемах, как не на этой судьбоносной встрече перед перевыборами председателя ДВО РАН на новый срок, от которого будет зависеть будущее нашей науки, будущее научной молодежи? Ну, а когда Полину стали «зашикивать», я и не выдержала, хотя не собиралась выступать вообще, пришла ведь на парадное собрание. И в своем выступлении обратила внимание и на другие недостатки, имеющие место в нашем ДВ отделении. Говорила не только от себя, повторила то, что думают, о чём говорят люди. К нам ведь, как к общественной организации, обращаются многие, и мы, иногда, наверное, больше, чем Валентин Иванович, знаем о недостатках ДВО. Просто о плохом у нас не принято говорить публично, в глаза, пока совсем уж не припрёт – всё больше «на кухне» привыкли обсуждать важные, животрепещущие проблемы.
Валентин Иванович - известный учёный, давно руководит и своим Институтом, и Дальневосточным отделением. И мужчина он видный и представительный. Но я против того, что он, как руководитель ДВО РАН, по некоторым вопросам (хотя бы вот, земельным) проявляет либо бесхребетность, либо странную инертность и слепоту. Возможно, у Валентина Ивановича не доходят руки до всего. Но у него есть заместители, специальный человек по земельным вопросам, который должен был отслеживать ситуацию с землёй в Академгородке, когда она ещё только назревала, и бить в набат.
Я помню, когда в апреле возникла ситуация с лесом под окнами БПИ ДВО РАН – все деревья в одно непрекрасное утро были обвязаны синими лентами, что означало одно – будут рубить. И что-то строить. Что-то, что науки и Академии совершенно не касается. Мы тогда вышли из института, пришли и из соседних институтов, и в присутствии полиции, надзорных органов и других ответственных структур горячо выступили в защиту нашей земли. Был и сюжет на телевидении. Казалось бы, Валентин Иванович, должен был немедленно отреагировать – встретиться с учеными, выслушать проблему. Но руководство отмолчалось. Смолчал ВИ и тогда, когда перед его институтом некто Рудич в 20 метрах возвел забор и начал рубить деревья, в том числе, краснокнижные, собираясь строить частные коттеджи, которые впоследствии намеревался продать по хорошей цене. На мой взгляд, ВИ одним из первых должен был забить тревогу – и остановить этот беспредел. Ведь есть много рычагов воздействия на незаконные действия и Департамента земельных отношений ПК, и администрации города, которые – и это все видят (недаром Соколову сняли!) творят безобразия с землей. Нет, почему-то этим занялись молодые ученые, которые, кстати, очень глубоко вникли в проблему, что позволило им почти профессионально отстаивать академические земли, полемизировать с «земельными» ведомствами, разбираться в сложных, иногда сильно противоречащих друг другу документах, связанных с землей ДВО РАН.
На собрании я не сдержалась, ещё и потому, что совершенно не ожидала, что молодежь − из героев, неравнодушных и честных патриотов ДВО РАН, превратят в «досадных, назойливых, ненужных» персон, посмевших потревожить «наше болото».
Хотелось бы отметить, что молодые учёные, тем не менее, были поняты Губернатором края на недавней объединенной встрече руководства края с приморскими активистами ОНФ. Оказалось, что Губернатор. (хоть и не является руководителем ДВО РАН), знаком с проблемой академической земли. Он пообещал молодым учёным принять все меры по ее решению. (Почему у нас всегда нужно обращаться к «царю»? А что мешало ВИ обратиться самому к Губернатору с проблемами ДВО, если уж ситуация зашла в такой тупиковый угол?). На встрече Губернатор подчеркнул, что «если у нас появляются проблемы – то это мы сами, мои чиновники виноваты, значит, плохо работали». И посоветовал чиновникам работать не в режиме почты «письма в один конец», а напрямую – с обществом. Проблемы с академической землёй сейчас должен «героически разгребать» Губернатор, потому что в своё время бездействовало ДВО. Как можно вообще было допустить такую ситуацию с землями? Ведь нам, дальневосточной науке, её дали в пользование для развития науки, а не для того, чтобы руководство ДВО вместе с А.А. Куркиной решали сколько земли нужно оставить для ДВО, а сколько можно отдать, потому что она «не нужна». Именно эти слова были сказаны А.А. Куркиной на заседании КСПЭК в феврале этого года: «столько земли ДВО не нужно» – заявила она. В 1971 году в бессрочное пользование 160 га земли отдали для науки. А сколько осталось сейчас – 15 га земли – под зданиями институтов ДВО РАН? Кто дал право распоряжаться академической землей таким образом. Я уверена, что прежние председатели ДВО (ДВНЦ) РАН, А.П. Капица, Н.А. Шило, В.И. Ильичев, Г.Б. Еляков, вряд ли бы поняли Валентина Ивановича в этом вопросе.
Есть и другие проблемы. Например, два долгостроя (дома для сотрудников). ВИ сказал – «когда стройка закончится (когда?) вам будет 10%». На вопрос – а 90% кому? ВИ ответил: «Я заключил инвестиционный договор, и 90% отойдет инвесторам». Ну, что это такое? Сделайте инвесторами молодежь, добейтесь выделения денег для них, просите о специальной ипотеке для молодежи ДВО РАН. Хороший хозяин и «отец родной» всегда придумает, как сделать жизнь своих детей лучше. В конце-концов почему земли Академии отдают кому-то? Почему только 10% уйдет в ДВО? Ну, и отдали бы своим, академическим, желающих бы нашлось немало!
Много и других претензий. То, что я высказала на собрании – лишь немногое, о чём стоило бы поговорить в преддверии перевыборов нашего председателя. И эти претензии – не моё личное мнение, это мнение людей, на разговор с которыми у руководства нет ни времени, ни желания, наверное. Без критики – нет развития науки, так бы я перефразировала название выступления председателя. А выслушивать дифирамбы по типу «брежневских», закрыв глаза на недостатки, как это было сегодня – ну, это не по-взрослому совсем.

Вопрос – Вы всегда так горячо отстаиваете свою точку зрения?

– И не только свою. У меня неправильный характер − не могу спокойно смотреть на несправедливость. Сколько раз говорила себе – поменьше страсти, побольше разума. Но, видно, я ещё молодая – не научилась себя обуздывать и вести себя как подобает возрасту. В данном случае мне за молодежь стало обидно, а точнее – «за державу».

Вопрос – Вы такой человек по натуре или профессия обязывает?

– Наверное, и то, и другое. Ещё когда деревья были большими, а реки – чистыми, то есть в пору моего детства, меня родители учили говорить правду, стоять на стороне справедливости, любить приморскую природу, свою страну. Я – приморчанка в первом поколении. Мои родители встретились, приехав с запада страны: мама – из курской «губернии» (так папа про неё говорил), а он сам – с Урала (Нытвенская «губерния»). Папа был военным, капитан. Он говорил, что влюбился в Дальний Восток сразу, нигде не видел такого роскошества природы. Объездил всё Приморье, бывал на Сахалине и Курилах во время службы после окончания ВОВ, во время обострения отношений с Японией. Он просто обожал Приморье и мы с братом засыпали не под русские сказки, а под рассказы о путешествиях Арсеньева, о Дерсу Узала. Помню наши частые вечера, когда мама стряпала, а папа (он был очень хороший чтец! просто великолепный!) читал вслух «Капитан Лигов», «Фонтаны на горизонте», «Алитет уходит в горы», много и интересно рассказывал о своём детстве, о жизни. Мы часто ходили с ним в зимнее время в лес «ловить лису», смотреть следы зверей (жили на Угловой, лес был рядом совсем). А летом вечерами искали цветущий папоротник, и мне кажется, я даже видела красный свет, исходящий из зарослей орляка. Речка была чистая, мы из неё пили, и никто не останавливал, знали, что всё вокруг здоровое. Земляничные поляны соседствовали с зарослями малины, дикий абрикос и виноград, черемуха, грибы – всё было под боком. А дома была корова Розка, а значит и молоко (парное, топлёное, варенец), и пахучее сено, цыплята и другие радости сельского ребенка. Жили не богато, но когда было нужно накрыть праздничный стол – он ломился от своих овощей и фруктов (у нас был чудный садик возле дома). Папа смеялся, садясь за стол – «скромный ужин американского чернорабочего». Он любил шутить. Да, и мама тоже. В общем, «златоусты» они были у меня. И честные, порядочные люди, добросердечные, любившие свою землю и страну. Вот и нам, детям, привили то же.
И работа наложила отпечаток. Наша лаборатория первые годы была сосредоточена на исследовании чистых рек. Где мы только не побывали, какой только красоты не насмотрелись. Дальний Восток – это такое чудо, это божественный подарок нам всем. Поэтому меня и задевает так больно, когда рубят деревья, загрязняют реки и озера. Когда я вижу грязные речки – мне кажется это мне кровь испортили. Я воспринимаю это как личное оскорбление, личный вызов. И, ладно бы, необходимость была какая-то так гробить нашу природу. Нет, это страсть некоторых, кто принимает решения и творит этот «чумной пир», к быстрой наживе, бездумное или преступное поведение, без видения перспектив, без заботы о будущем. Иван не помнящий родства – вот кто творит этот беспредел вокруг, тот – кто забыл свое детство, забыл свой лес и свою речку, у кого сердце перестало быть сердцем. Оправдываются, говорят – это всё на благо нашей страны. Преступник всегда найдет объяснения своим преступным действиям, но от этого они преступлениями не перестают быть.

Вопрос - То есть, тесты на профориентацию ты прошла ещё в детстве?

– Вы знаете, в самом раннем детстве, я, как и положено, мечтала быть продавцом кондитерского отдела, потом (в средней школе) – врачом – спасать людей. А в старших классах думала, что стану журналистом. С 5 класса веду дневник. Потребность писать, выражать свои мысли на бумаге возникла давно. Для меня писать сочинения в школе – было не мукой, а счастьем. Но в 10 классе я вдруг поняла – писать по заказу мне, наверное, будет трудно. Да, и писатель, художник, актер – должны обладать особенными способностями. А то, что я в школе хорошо писала сочинения (и в городской газете мои статьи печатали) – может быть это просто свойство молодости, а с возрастом пройдет. Поэтому я решила выбрать другую профессию. Брат подсказал – биология, да и одноклассницы мои тоже на биофак поступали. Мои учителя были в шоке, когда узнали, что я не на журналистику пошла. «Как же ты за микроскопом сидеть будешь – непоседа ты наша» – сокрушалась моя классная. А потом, через несколько лет, видя, что моя страсть к биологии только крепнет с каждым годом, она заключила – ты знаешь, мне кажется, куда бы ты ни пошла – тебе везде было бы интересно. Тут она, наверное, права. Ведь в каждой профессии можно найти свою изюминку, интерес. И я очень рада, что в жизни у меня так случилось – работа – это не тяжкий труд, а хобби, за которое ещё и платят. Я счастливый человек в этом смысле: иду на работу – радуюсь, иду домой – радуюсь. Ведь и дома, после посуды, стирки, уборки – ждет работа. Дома и пробы мои, и литература, и бинокуляр, и компьютер. Что ещё для счастья надо?

Вопрос – И когда Таня решила, что пойдёт в науку и какой след в ней оставит?

В науку я пришла в 17 лет. Мне не хватило одного балла на дневной, по совету брата отнесла документы на заочное отделение. Надо было найти работу по профессии – таково было условие для обучения на заочном отделении. Наверное, специально для меня  в 1971 году создали Дальневосточный научный центр, а в нем – специально открыли Лабораторию пресноводной гидробиологии (в июле открыли Лабораторию, а в начале августа я в ней стала работать). Так что я практически первый сотрудник нашей Лаборатории (после Шефов и Люси Надеждиной (Дзюра). Нашей Лаборатории в феврале этого года исполнилось 46 лет и я 46 лет в ней работаю.
Про след в науке… след скромный. Я, наверное, не амбициозна, меня даже Шеф журил – у тебя нет чувства честолюбия, поэтому «рваться к финишу» у меня не очень по жизни получалось. Зато я умею любить своё дело. Есть, конечно, некоторые интересные вещи, открытия, которые я сделала – открыла то, что до сих пор не было известно.
Вы знаете, я в молодости, наверное, была смешной (а сейчас меня многие боятся – смеется), всё воспринимала всерьёз. Как-то В.Я. Леванидов (первый руководитель нашей Лаборатории, Шеф) познакомил меня в ДВГУ с профессором В.Г. Свирским и сказал, показывая на меня (шутя, конечно) – Вот представляю Вам будущее светило отечественной гидробиологии. Мне тогда было 18 лет, и я про себя подумала – как же теперь быть, ведь Шефа подводить нельзя. Так что с 18 лет я бросилась в пресноводную гидробиологию, как в омут, со всей тогдашней страстью. И, знаете, эта страсть до сих пор не прошла и не проходит. Светилом большим я не стала, но в своей области (водная энтомология), конечно, известна и в России, и за рубежом. Не потому что такая умная, а потому что специалистов таких у нас мало. Именно это и сделало меня «известной в определенных кругах».
А занимаясь проблемами загрязнения пресных вод с 80-ых годов, пришла к тому, что стала известной ещё и в области пресноводного мониторинга. Этому способствовало и то, что я прошла хорошую школу в США, под руководством известного специалиста в области исследований пресных вод профессора Дж. Морза.

Вопрос – Что означает аббревиатура Ph.D. к вашей должности?

Ph.D. – это международная научная степень, доктор философии (Philosophy Doctor), которую я получила в Клемсоновском университете (Южная Каролина, США) будучи «докторантом» (Doctoral Student) профессора Морза. В России нет точного эквивалента Ph.D., в США и Канаде степень доктора философии является высшей. За границей наши кандидатские и докторские степени квалифицируются как Ph.D. Когда же я вернулась со своей степенью в Россию (после 2006 г.), возник вопрос об адаптации её к отечественной системе, но оказалось, что это очень сложное дело. Почему? Потому что, как мне объяснили, с Ph.D. в Россию не возвращаются. В последние годы, правда, тенденция возвращения Ph.D.-ишников набирает темпы; возможно скоро процедура признания Ph.D. в России станет обычным делом.
В США я работала над диссертацией «Филогения семейства Limnephilidae (Insecta: Trichoptera) c акцентом на трибу Limnephilini (подсемейство Limnephilinae)». Лучше не спрашивайте, о чем это, иначе наш разговор никогда не закончится. Скажу лишь одно: это – песня! То, что объем моей диссертации 680 страниц, может косвенно объяснить, чем была для меня эта работа. Я не могла остановиться. Работала с утра до поздней ночи, иногда и 24 часа в сутки. Меня вместе с китайскими студентами приводили в пример – вот как работает. Но между китайцами и мной было отличие, так мне сказал Питер Адлер, профессор нашего университета. Мне очень приятна его похвала «Таня, ты знаешь, чем ты интересна для нас – даже не тем, что много и хорошо работаешь, ты работаешь – со страстью, американские студенты не часто видят такие примеры». Вот тут он прав – чего-чего, а страсти у меня хватает. Моя работа по подготовке диссертации была очень скоро оценена и в 2002 году меня признали Outstanding Woman of Clemson University (среди аспирантов). В этом же году я получила престижную награду от American Association of University Women ($19000). А перед отъездом домой за разработанный проект Russian Clean Water Project я получила ещё одну премию от этой же организации. Были и другие гранты, и премии, которые позволили мне принимать участие в конференциях и симпозиумах как в США, так и за рубежом; за 4 года, что я провела в Америке, я приняла участие более чем в двадцати научных мероприятиях с устными докладами (мой профессор, доктор Морз, не разрешал мне делать постерные выступления, считал, что для развития языка и умения докладывать результаты исследований следует делать устные доклады). Это помогло мне укрепить знание английского, что позволяет мне сегодня свободно общаться с коллегами, вести международные мероприятия.
Работать в Клемсоне было очень, ну, просто очень интересно! Там я была свободна, заботы о семье не отвлекали, возможности работать с литературой – беспрецендентные; замечательные коллекции – всё доступно. А если нужны дополнительные материалы – пиши гранты – и отправляйся, куда хочешь. За время пребывания в Клемсоне (почти 4 года) я смогла поработать в Британском музее естественной истории в Лондоне, в Королевском музее Онтарио в Торонто, в Берлинском музее естествознания, в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета (Бостон, Массачусетс), в Смитсонианском институте (Вашингтон, ДС) и других музеях.
Одним из самых интересных, но коротких периодов – была работа в МСЗ Гарвардского университета. Это было в конце 2000 – накануне ХХI столетия. Я этот знаменательный Новый год – встречу нового Миллениума в Бостоне, не забуду никогда. Какая-то цепь мистических, необычных событий-случайностей. Во-первых, жила в частной квартире, в которой, как мне объяснила хозяйка, жил Владимир Набоков. Во-вторых, работая в Музее, как-то по воле случая, попала в странный кабинет – это оказался кабинет Эрнста Майра (орнитологам и зоологам-систематикам не нужно объяснять, кто это). А в кабинете увиделась с мужчиной, лицо которого показалось мне очень знакомым. На столе у него стояли российский и американский флаги. «Я Вас где-то видела» – «И Ваше лицо мне знакомо». Представляете? Гарвард, корифей на корифее – и вдруг по отношению ко мне − «И я Вас знаю». Оказалось, что это знаменитый орнитолог и, возможно, мы могли с ним встречаться раньше или на Чукотке, или в Зоологическом музее в Санкт-Петербурге. В общем – сюрприз. И далее. 31 декабря. Остается час до Нового Года, а мне до 1000-ного экземпляра остается обработать еще десяток моих ручейников из рода Limnephilus… Вдруг – на этикетке вижу – «сборщик В. Набоков». И все десять последних ручейников были «набоковские», это он собирал их когда-то в окрестностях Гарварда, и, как оказалось, сидел в музее на том же месте, что и я. Знаете, я верю и в мистику, и в знаки судьбы, и в чудеса всякие… Поэтому такую «встречу с Набоковым» определила, как чудо. Это было нечто, самый лучший новогодний подарок! 10 минут до ресторанчика я пролетела на крыльях… Соседи по столику были чудные (чета архитекторов). Что-то, наверное, было написано на моем лице, отчего незнакомые люди подходили ко мне, говорили приятные вещи, желали счастья. Отличный был Новый Год!
В Америке, кроме своей основной работы, я пыталась выяснить (по заданию моего директора, Ю.Н. Журавлева) – как американцы «вылезли из грязи». И я выяснила – результаты изложены в моих статьях, в своих лекциях говорю об этом. Об этом писала предложения и в МПР, и в Амурское бассейновое управление, приглашала в Россию специалистов самого высокого уровня – тех, кто выстраивает систему и политику пресноводного мониторинга в США, знакомила с чиновниками и нашими и московскими. И вроде бы все хорошо, говорили о планах, намечали совместные программы. Но… никому не интересно заниматься реками и озерами, сохранять наши пресноводные ресурсы. Вот и множатся речки-грязнючки с каждым днем, становясь все хуже и зловоннее… Не интересует наших чиновников, как страны «вылезают из грязи» – другие интересы приоритетны – как с меньшими затратами и поскорее заработать побольше денег, даже пусть и в ущерб природе.
Но, как говорится, если гора не идет к Магомету – Магомет выстраивает собственную систему передвижения гор. Этим я и занялась, создавая систему общественного мониторинга и контроля пресноводных ресурсов в нашем регионе. Так сказать, продвигая инициативы снизу. За рубежом уже давно поняли, что общественность можно эффективно использовать как альтернативную силу, способную проводить адекватный мониторинг пресных вод. Вот и мы с коллегами развиваем это направление. В 2003 году, реализуя свой проект Russian Clean Water Project, я основала Научно-общественный координационный центр «Живая вода», который создает в регионе сеть общественных экологических агентств (ОЭА) на базе школ и общественных организаций. ОЭА – это локальные группы, способные проводить оценку качества окружающей среды (по крайней мере, водных объектов) на основании знаний, полученных при обучении в НОКЦ «Живая вода». К настоящему времени у нас в Приморье уже более 95 таких агентств.

Вопрос – Как получилось, что гидробиолог стал организатором борьбы за чистые водоёмы, за сохранение и облагораживание родников. Почему именно Вы возглавили общественное экологическое движение в защиту пресных вод, и как это соотносится с тем, что Вы делаете в лаборатории института?

– Если Вы ощущаете себя специалистом в своей области и считаете, что можете изменить, улучшить мир с помощью полученных знаний и навыков, то остается только шаг для успешной реализации проектов, которые вы можете предложить обществу. Для этого надо ещё ощущать себя лично ответственным за то, что происходит вокруг, то есть, быть гражданином. Пафосно? Но мы из советского времени, где эти формулы были нормой, а не выпендрежем.
Поэтому вернувшись домой из Америки, я, что называется, засучила рукава и вместе с друзьями и коллегами (слава Богу, они у меня есть!) стала строить свою систему спасения наших водных ресурсов. Так в 2003 году родился Научно-общественный координационный центр «Живая вода» под эгидой Биолого-почвенного института ДВО РАН. Так в 2007 году был создан Научно-образовательный экологический центр БПИ ДВО РАН, и, затем, в 2009 – Международный центр экологического мониторинга ДВО РАН, в составе которого – мои коллеги, высококвалифицированные учёные-пресноводники, работы которых широко известны за рубежом.
По инициативе НОКЦ «Живая вода» в 2009 г. вместе с Б.В. Преображенским мы создали общественный совет экспертов – Координационный совет по проблемам экологии Приморского края, в который вошли эксперты из академических и ВУЗовских институтов края, представители природоохранных ведомств.
Было сделано много других инициатив, как в области научно-общественного мониторинга и контроля окружающей среды, так и в области экологического образования и просвещения.

Вопрос – Позвольте Вас спросить и как Вы везде успеваете?

– А я и не успеваю. Ни дома, ни на работе. Часто не вовремя заканчиваю дела, опаздываю со статьями, иногда не выполняю обещанное, не успеваю поздравлять друзей, отвечать на письма… и так далее.

Вопрос – Татьяна Сергеевна, в ваших общественных организациях задействованы дети. Почему вы работаете с этой группой населения?

– Я уже говорила – работать серьезно с серьезными взрослыми не получается: министрам не до нас, департаменты вообще бы нас в глаза не видели, ведомства (Роспотребнадзор, Росприроднадзор, и др.) тоже не очень хотят с нами общаться. Потому что, если с нами общаться – то надо двигаться, что-то делать, обсуждать, предпринимать, что-то решать. Ведь спокойнее – ничего не делать.
Поэтому нам проще работать с молодежью – проводить экспертизы, составлять протоколы обследования, изучать экологические проблемы, предлагать решения. Работая с ними мы чувствуем, что если не сегодня – то завтра что-то изменится. И эти изменения сделают наши ученики. Вот, например, сегодня на собрании выступала молодежь. Кто она для Вас? Непонятные молодые дерзкие девочки. А для меня и моих коллег – одна из них – это Перепелкина Полина, бывшая школьница, которая у нас в институте делала свои первые проекты, выступала на наших конференциях сначала школьницей, а потом студенткой. А теперь она – не только самостоятельный серьёзный исследователь, но и человек с твердой гражданской позицией, бесстрашный и последовательный борец за охрану природы, права человека – одним словом – Герой нашего времени Ей ничего объяснять не надо, мы говорим на одном языке. И у нас в институте, и в других институтах ДВО РАН работают «наши бывшие школьники», наше будущее.
Многие из нашей молодежи, начиная чуть ли не с начальных классов (ведь мы работаем с молодежью почти 15 лет!) работают вместе с нами над общественными экологическими проектами, решают по-взрослому непростые задачи и проблемы, которые им на плечи взгромоздило наше безответственное старшее поколение.
Большую роль в воспитании молодежи играет наша Дальневосточная молодежная экологическая школа-семинар "Человек и биосфера", которая состоит из нескольких блоков: международной молодежной конференции; экологических летних школ, осенних и весенних семинаров и мастер-классов. Мои коллеги Сибирина Л.А., Клышевская С.В., Маслова И.В., Орловская И.В., Гладкова Г.Н., Нарышкина Н.Н, и многие другие из нашего института и других институтов ДВО РАН делают большое дело, работая с молодежью. И мы, по истечению почти 15 лет нашей работы, уже видим результаты, как, говорится, собираем урожай. Многие наши бывшие школьники уже кандидатские диссертации защитили, а иные уже и над докторскими работают.
Большое внимание мы уделяем и дошкольному воспитанию; одним из интересных моментов нашей конференции «Человек и билсфера» являются выступления детсадовцев на экологические темы. Об этом невозможно рассказывать – их выступления надо смотреть. Как они держатся, как отвечают на вопросы!
Мы рады также тому, что с прошлого года наша молодежная конференция приобрела статус международной. В этом году в ней примут участие 12 школьников из Южной Кореи и Китая, заочно – школьники из США.
Если вы хотите иметь хорошую молодежь – работайте с ней, уделяйте ей внимание, заботьтесь о ней. В науку пойдут те, кто видит, что наука – это не только интересно, что в науке работают люди, на которых хочется быть похожими, за которых не стыдно.

Вопрос – Вас называют «королевой чистых вод». Как вы к этому относитесь?

– Я вообще это люблю. Когда была в Америке меня, те, кто любили, называли – Russian Princess, а те, кто не любили – Russian witch. С возрастом принцесса должна была превратиться в королеву, а ведьма – ну, она и в старости останется ведьмой.

Март – первый месяц весны, время пробуждения природы, время надежд. Этот месяц ваш – 14 марта у Вас День рождения. Газета наша выходит 8 марта, с Днём рождения поздравлять рано, а вот с Женским днём поздравляю с удовольствием!

А Вы меня не с моим Днем рождения поздравляйте, а с Днем рождения Эйнштейна – мы, знаете ли, с ним в один день родились. Как-то я похвасталась перед своими коллегами в Клемсоне, что у нас с Альбертом один день рождения и добавила, кокетливо – не правда ли мы с ним похожи (намекая на мой выдающийся ум). Коллега ответил – «the same old and ugly». Это я к тому, что скромнее бы мне надо быть, да потише. Но не получается, и уж, не получится никогда.

А ещё 14 марта - День защиты рек. А ещё - по строму стилю - это начало весны, т.е. 1 марта. И ещё - День числа Пи. Послушайте музыку числа Пи: https://www.youtube.com/watch?v=4mzkSSrIdT0 Мне кажется, это немножко и про меня...

Беседу вела: Людмила Юрчук

Фото 1. На полевых работах в заповеднике "Кедровая Падь" (фото Е. Макарченко)
Фото 2. Молодежная экологическая конференция "Человек и биосфера", 2005 (фото Е. Михалёвой)
Фото 3. В Женеве, на конференции ООН по трансграничным бассейнам, 2011
Фото 4. Женева, 2011. С коллегами из азиатских стран
Фото 5. Принстон, США. Магазинчик недалеко от дома А. Эйнштейна. 2011 (фото K. Kjer)
Фото 6. ТС Вшивкова - член Общественного экспертного совета по экобезопасности ПК